Чашка молока

«Чашка молока».

Франция. Шел 1630 год. К казни приговаривался один человек, будем называть его господин Н. Человек этот ни в чем не был виноват, но суд присяжных по всем параграфам вынес ему смертный приговор. Находились даже свидетели, обличители его в тяжком преступлении. Каждое его действие обращалось в противодействие, каждое слово имело противоречивое истолкование. Каждый поступок шел в разрез с законом, а каждая честная и прямая мысль, как по мановению ока, «превращалась» для судей в тайный умысел.

Господин Н. имел своего адвоката, но тот не смог ни чем ему помочь. Если судьба от нас отворачивается, то сопротивляться року и предпринимать какие-либо шаги уже бесполезно. Господину Н. предписывали убийство высокопоставленного лица. Аргументы в пользу поддержки были исчерпаны, всё, как будто нарочно, действовало против него. Ни одно лицо в зале, ни один свидетель не встали в защиту наказуемого. Господин Н. и сам теперь сомневался в своих силах и в душе закрадывалось сомнение, а не был ли он и действительно причастен к убийству?

Суд подходил к концу. Господин Н. понуро повесил голову, не в силах более возражать. Адвокат его только устало развел руками, понимая, что человек действительно погибает ни за что и то, что ему приписывают – просто опилки, которые умело насыпали в душу невиновного.

Между тем раздался четкий громогласный голос судьи:

- Подсудимый встаньте! Суд рассмотрел дело об убийстве Герцога Д. Ф., доказал вашу причастность к убийству и выносит постановление. Именем Королевского Суда Вы приговорены к смертной казни через отсечение головы!!!

В глазах подсудимого на мгновение все помутилось. Слышно было, как заохали родственники, печально на скамье всхлипывала мать. Но теперь уже сделать ничего было нельзя. В зале все сильнее и сильнее стали раздаваться крики: «Виновен, виновен!». Перед осуждением толпы людей сознание господина Н. было сломлено.

- Тишина в зале! Господин Н., -вежливо обратился судья: - Не желаете ли вы сказать свое последнее слово? Ваше последнее желание перед смертью?

Господин Не нечего более сказать вам, исчерпали себя аргументы, отрицающие мою вину! Я отдаю свою жизнь вам на растерзание, а душу Богу ибо он мне праведный судья, а не вы!

Напоследок я прошу дать мне написать прощальное письмо к моим родным и близким.

Под оглушительные крики обвинений господин Н. удалился в камеру.

Перед смертью подсудимому дают обильную, вкусную еду, как последнее удовольствие перед смертью. Только ужин был съеден вяло и без аппетита. Слезы раскаяния тоже не выступали, так как и раскаиваться по существу было не в чем. Лишь невольно кусала обида.

Перед сном принесли свечу, лист бумаги и чернильницу с пером. А так же поздний ужин: оловянную чашку молока и ломоть хлеба.

Чашка молока хоть и была сделана из олова, но была начищена до блеска , и потому в падающих на нее лучах света от свечи казалось серебряной. «Представлю, что перед смертью ем и пью из серебряной посуды, хотя такую посуду я видел только в магазинах!», - горестно подумал подсудимый. Он представил себе те палаты, в которых обедали высокопоставленные люди, их роскошь, убранство, кушанья, которые они отведывали, вина, которые выпивали. При его должности простого служащего ему и не снились такие убранства, такой прием и даже купить серебряную посуду было не позволительно.

Господин Н. еще раз поужинал и сел за написание письма родным. Чашу с молоком, которое показалось ему необычайно вкусным, так как было последним в его жизни, он отпил только наполовину и отставил в сторону, наверное, чтобы допить потом.

Вот Содержание письма.

«Мои милые, дорогие и любимые родители! Это мое последнее письмо к вам. Я – Н., ваш любимый сын ухожу от вас на всегда, теперь я предстану перед судом Всевышнего. Суд его будет строже, честнее и справедливее. Я надеюсь, что окажусь в Раю и оттуда, с небес буду с любовью и благоговением наблюдать за вами. Мне горько и больно, что никогда уже я не буду с вами, не смогу заботиться о вас, как и прежде. Не смогу видеть до боли родных ваших лиц, не смогу стать соучастником вашей радости или боли. Мне так хочется многое вам сказать, многое подарить, но в теперешнем моем состоянии слова застревают у меня в горле. Я буду помнить о вас всегда! Знайте же, моя душа будет следить за вами и оберегать от бед!

Остаюсь в вашей памяти и в вашем сердце, ваш любимый Н.

Но это не все, что написал господин Н. Далее он подошел к кровати и из-под подушки вытащил огрызок другого пера. Этот огрызок господин Н. стал обмакивать в оставшееся молоко и вот, что вывел:

«Родные мои, не думайте обо мне плохо после смерти, не думайте, что не испытал я много тяжких, болезненных минут перед казнью, не думайте, что обида на несправедливость не душила меня. Нет, это не так! Видит Бог – я ни в чем не виноват!!

Но истинного убийцу знаю я. Этот человек живет двумя улицами дальше нас. Сердце его – это доброе сердце, это чуткое, жалостливое сердце. Он имеет большую семью: жену, семерых ребятишек, престарелых родителей. Причин, побудивших его на убийство, я не знаю, так как другом ему сокровенным не прихожусь. Но я уверен, что если его рука поднялась на такое злодеяние, то проблема была веской!

Я не могу без жалости подумать, что его большая семья останется без кормильца, что она вынуждена будет влачить нищенское существование, что ребятишки будут бегать по дворам и просить подаяние, а старики-родители умрут от голода и холода. У меня же нет жены,, нет детей, о вас, мои родители, позаботятся мои братья.

Не судите меня и, прошу вас, не судите его! Каждому в этой жизни отводится своя роль.

На веки ваш: господин Н.».

О способе написания молоком родители были предупреждены. Стоило листок бумаги поднести поближе к огню, как молоко немедленно высыхало и строчки, написанные пером превращались из незаметных в золотисто-коричневые.

Итак, погиб человек ни в чем не повинный, но человек гуманный! На утро привратник вынес «серебряную» чашку молока...